Благонадежность против безнадежности Борис Шармац и другие на Авиньонском фестивале
На Авиньонском театральном фестивале в этом году много политического, инклюзивного и разного рода «правильного» театра. К счастью, немало и настоящих художественных событий, достойных репутации Festival d’Avignon. Эсфирь Штейнбок прошлась по всем кругам нынешней фестивальной программы.В спектакле «Чайка», поставленном перуанкой Челой де Феррари, много шутят. Например, на сцене все время присутствует персонаж от театра, нервная девушка, пытающаяся справиться с возникающими по ходу спектакля проблемами. В самом начале она требует унести со сцены всю мебель: это же так несовременно — играть Чехова на диванах и креслах. Но играют артисты Национального драматического центра Испании с удовольствием — таким, какое встретишь только у любителей, неподдельным и покоряющим. Впрочем, можно ли предъявлять к ним высокие требования, если многие актеры в ансамбле, как оказывается, либо слепы, либо имеют серьезные проблемы со зрением. Вопрос, конечно, стоит ставить шире: может ли инклюзивный спектакль стать произведением искусства, а не только социальной акцией? Безусловно, может, и примеры известны. Но «Чайка», увы, таким произведением не является, и ни за что большее, чем благородный гуманитарный жест, ее выдать не удастся. Дальше — вопрос к директору Авиньонского фестиваля Тьяго Родригесу: считает ли он, что такие спектакли могут быть представлены в основной программе фестиваля?
Наверное, в программу Festival d’Avignon инклюзивная птица попала еще и потому, что в этом году «приглашенным языком» фестиваля стал испанский — большая часть программы посвящена театру Испании и Латинской Америки. Португальский язык вроде бы образует свой ареал, поэтому кураторской филологией появление в программе португальского спектакля «Терминал» объяснить не удастся. Но ведь это тоже по своему духу чистая самодеятельность, в нашем лексиконе такой тип театра раньше назывался «тюзятиной»: многозначительный пафос, беспредметное воодушевление, музыка под настроение и «красивые» костюмы, в которых актеры разыгрывают некую сказку, но не простую, конечно, а с намеком для добрых молодцев. В данном случае «намеком» становятся проблемы изменения климата, которыми озаботились создатели представления. Видимо, эта озабоченность и стала для «Терминала» пропуском в программу Авиньонского фестиваля. Всерьез предположить вслед за сплетниками в фестивальных кулуарах, что директор просто помог своим землякам, было бы слишком вульгарно.
Вообще, программа нынешнего года наглядно доказывает одно важное, но не для всех очевидное правило: уровень и состояние фестиваля определяются совсем не количеством бесспорных удач в его афише. А, так сказать, ватерлинией, профессиональным уровнем, ниже которого кураторский фильтр не должен опускаться. Тьяго Родригес любит напоминать, что Авиньонский фестиваль в конце 1940-х годов был рожден активными в смысле гражданской позиции людьми — пора, мол, вернуть его политическое значение. Кто бы спорил, но маятник качнулся уже так далеко, что художественный уровень перестает быть критерием.
К счастью, в программе Festival d’Avignon даже в этом году немало значительных театральных произведений. О двух из них — «Lacrima» француженки Каролин Нгуен и «Элизабет Костелло» польского режиссера Кшиштофа Варликовского — “Ъ” уже писал. О специальном проекте «Навсегда», придуманном для Авиньона выдающимся бельгийским хореографом Борисом Шармацем, следует сказать подробнее. Два года назад Шармац возглавил Театр танца в немецком Вуппертале, театр великой Пины Бауш, который больше десяти лет, прошедших после ее внезапной смерти в 2009 году, оставался творчески «бесхозным» и занимался тем, что прокатывал по миру оставшиеся в репертуаре спектакли покойной. Одну из этих «мемориальных» постановок, известное всему миру «Кафе Мюллер» 1978 года, в котором сама Бауш играла почти до самой своей смерти, Шармац сделал центром своего нового впечатляющего проекта.
«Навсегда» идет семь часов подряд и устроено по принципу «петли»: в нем чередуются само «Кафе Мюллер», исполняемое поочередно двумя составами исполнителей, и интермедии, в которых актеры Театра танца из Вупперталя рассказывают о своих встречах с Пиной Бауш или показывают вариации-рефлексии на темы хореографии самого спектакля. Зрители вольны входить и выходить из зала в любой момент, хотя места для публики расположены со всех сторон игровой площадки. «Кафе Мюллер» идет, так сказать, в концертной версии, без павильона, только со столами и стульями, которые, в свою очередь, используются в интермедиях: актеры, вспоминая о Бауш, как бы параллельно примеривают на себя роли в спектакле. Само «Кафе Мюллер» в этом проекте наглядно обретает (наверное, правильнее сказать, еще раз подтверждает) статус бесспорной классики танцевального театра — это хореографический текст, через который могут пройти новые и новые поколения зрителей и исполнителей.
Борис Шармац в «Навсегда» буквально исследует свойства и особенности памяти: воспоминания то отпускают, то вновь настигают, при этом ты можешь увидеть одни и те же события словно в разных ракурсах, и никто уже никогда не скажет, какой из углов зрения более точен. Это «Навсегда» выглядит как-то неумолимо и очень строго — в конце концов таким образом Борис Шармац и труппа выполняют свой долг перед ушедшей. И одновременно оно выглядит, если можно так сказать, неуправляемо и впрямь подобно потоку воспоминаний, которые буквально выскакивают из-за угла, чтобы затянуть тебя в воронку времени. Что же, «Кафе Мюллер» — действительно прекрасная основа для такого рода эксперимента: спектакль о растерянности людей перед временем и друг другом, о неразличимости сна и реальности, о том, что мечты невоплотимы, что все в этой странной жизни ходит по кругу, но кончается совершенно внезапно.
Ссылка на источник: https://www.kommersant.ru/doc/6849373