«Чуть только мы перестаем говорить о стихах — начинаем об убийствах» Анна Ахматова о том, как быть поэтом в темные времена
135 лет назад, 23 июня 1889 года, родилась Анна Ахматова. Во время революции ей не было и 30 лет, но для советской власти она уже была поэтом прошлой эпохи — и оставалась таковым в течение полувека, вплоть до своей смерти. Ахматова и сама поддерживала репутацию поэта, не участвующего в официальной литературной жизни и сохраняющего дистанцию в отношениях с властью, предпочитая роль неподкупного свидетеля и хроникера бед, принесенных этой властью. Собрали ее размышления о том, как быть поэтом в эпоху катастроф.1Вы разве не заметили, что поэты не любят стихи своих современников? Поэт носит в себе собственный огромный мир — зачем ему чужие стихи? Остальные не нужны, они ощущаются как лишние или даже враждебные.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
2У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил, и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель.
«Записные книжки»
3Вы знаете, что такое пытка надеждой? После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
4Будущее, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти.
«Амедео Модильяни»
5Когда едешь в мягком ландо, под маленьким зонтиком, с большой собакой рядом на сиденье и все говорят: «вот Ахматова» — это одно. Но когда стоишь во дворе, под мокрым снегом, в очереди за селедками и пахнет селедками так пронзительно, что и туфли, и пальто будут пахнуть еще десять дней, и вдруг сзади кто-то произносит: «Свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду» — это совсем, совсем другое.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
6Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость, ведро, опускаясь в колодец, рождало вместо отрадного всплеска сухой удар о камень, и вообще наступало удушье, которое длилось годами.
«Записные книжки»
7Чуть только мы перестаем говорить о стихах — начинаем об убийствах, чуть только перестаем об убийствах — начинаем о стихах.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
8Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи — я никогда ничего не знала о прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я, конечно, не верила. Позвала Зощенку. Он велел кое-что убрать и сказал, что с остальным согласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом.
«Коротко о себе»
9Того, что пережили мы — да, да, мы все, потому что застенок грозил каждому! — не запечатлела ни одна литература. Шекспировские драмы — все эти эффектные злодейства, страсти, дуэли — мелочь, детские игры по сравнению с жизнью каждого из нас. О том, что пережили казненные или лагерники, я говорить не смею. Это не называемо словом. Но и каждая наша благополучная жизнь — шекспировская драма в тысячекратном размере. Немые разлуки, немые черные кровавые вести в каждой семье. Невидимый траур на матерях и женах.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
10Я вообще не знаю страны, в которой больше любили бы стихи, чем наша, и больше нуждались бы в них, чем у нас. Когда я лежала в больнице, меня попросила простая уборщица: «Вы, говорят, гражданочка, стихи пишете… Написали бы мне стишок, я в деревню пошлю…» И оказалось, что она каждое письмо оканчивает стихом, и та, которая ей пишет из деревни,— тоже.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
11Вокруг бушует первый слой революционной молодежи, с законной гордостью ожидающей великого поэта из своей среды. Гибнет Есенин, начинает гибнуть Маяковский, полузапрещен и обречен Мандельштам, пишет худшее из всего, что он сделал (поэмы), Пастернак, уезжают Марина и Ходасевич. Так проходит десять лет. И принявшая опыт этих лет — страха, скуки, пустоты, смертного одиночества — в 1936 я снова начинаю писать, но почерк у меня уже изменился, но голос уже звучит по-другому. А жизнь приводит под уздцы такого Пегаса, который чем-то напоминает апокалипсического Бледного коня.
«Записные книжки»
12Возврата к первой манере не может быть. Что лучше, что хуже, судить не мне. 1940 — апогей. Стихи звучат непрерывно, наступая на пятки друг другу, торопясь и задыхаясь, и иногда, наверно, плохие.
«Записные книжки»
13После моих вечеров в Москве (весна 1924) состоялось постановление о прекращении моей литературной деятельности. (Я встретила на Невском М. Шагинян. Она сказала: «Вот вы какая важная особа. О вас было постановление ЦК: не арестовывать, но и не печатать».)
«Записные книжки»
14То, что было дерзанием, через 30 лет звучит как банальность. Есть другой путь — точность, и еще важнее, чтобы каждое слово в строке стояло на своем месте, как будто оно там уже тысячу лет стоит, но читатель слышит его вообще первый раз в жизни. Это очень трудный путь, но когда это удается, люди говорят: «Это про меня, это как будто мною написано». Сама я тоже (очень редко) испытываю это чувство при чтении или слушании чужих стихов. Это что-то вроде зависти, но поблагороднее.
«Листки из дневника»
15Лирический поэт идет страшным путем. У поэта такой трудный материал: слово. Помните, об этом еще Баратынский писал? Слово — материал гораздо более трудный, чем, например, краска. Подумайте, в самом деле: ведь поэт работает теми же словами, какими люди зовут друг друга чай пить...
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
16Просто люди с улицы приходят и жалуются, что их измучила Поэма («Поэма без героя».— Weekend). И мне приходит в голову, что мне ее действительно кто-то продиктовал, причем приберег лучшие строфы под конец. Особенно меня убеждает в этом та демонская легкость, с которой я писала Поэму: редчайшие рифмы просто висели на кончике карандаша, сложнейшие повороты сами выступали из бумаги.
«Записные книжки»
17Достоевский знал много — но не все. Он, например, думал, что если убьешь человека, то станешь Раскольниковым. А мы сейчас знаем, что можно убить пятьдесят, сто человек — и вечером пойти в театр.
Из «Рассказов об Анне Ахматовой» Анатолия Наймана
18Ленинград вообще необыкновенно приспособлен для катастроф. Эта холодная река, над которой всегда тяжелые тучи, эти угрожающие закаты, эта оперная, страшная луна… Черная вода с желтыми отблесками света... Все страшно. Я не представляю себе, как выглядят катастрофы и беды в Москве: там ведь нет всего этого.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
19Я уже после Революции встречаю в театральной столовой исхудалого Блока с сумасшедшими глазами, и он говорит мне: «Здесь все встречаются, как на том свете»
«Воспоминания об Александре Блоке»
20А смерти бояться не надо, и слова этого бояться не надо. В жизни есть много такого, что гораздо страшнее, чем смерть. Вся грязь, вся мерзость происходят от боязни смерти. А эти интеллигентские штучки, что умирает кто-то другой, плохой, а не мы,— надо бросить. Именно мы погибаем, мы умираем, а никто другой.
Из «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской
Составила Ульяна Волохова
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram
Ссылка на источник: https://www.kommersant.ru/doc/6772185