«Никакими соображениями целесообразности объяснить это невозможно» Диссиденты о том, зачем они протестовали
55 лет назад, 25 августа 1968 года, через четыре дня после того, как Советский Союз ввел войска в Прагу, восемь человек — Константин Бабицкий, Татьяна Баева, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг — вышли на Красную площадь и развернули плакаты в поддержку независимости Чехословакии. Все они были задержаны, получили сроки или отправлены на принудительное лечение. Эта акция стала самым известным и значимым протестом в истории советского диссидентского движения, но не единственным — сотни людей в СССР, рискуя свободой, выходили на пикеты, печатали и распространяли запрещенную литературу, помогали политзаключенным и их семьям. Перечитали интервью и воспоминания диссидентов, чтобы понять, что заставляло их сопротивляться режиму.1Мы же не думали, что из ворот Кремля выйдет Брежнев, обнимет нас, расплачется и скажет: «Ой, спасибо вам, а я-то, дурак, не понимал, что делаю!» Мы вышли ради себя. Мы совсем не думали, что мы чья-то совесть. У каждого работала собственная, и эта совесть хотела быть чистой, вот мы и вышли.
Наталья Горбаневская
2Демонстрация 25 августа — явление не политической борьбы... а явление борьбы нравственной... Исходите из того, что правда нужна ради правды, а не для чего-либо еще; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить.
Анатолий Якобсон
3Не было никаких определенных задач. Не было задачи — через десять лет построить то-то и то-то. Была каждодневная жизнь, без рисовки и без позы. Но только с сохранением своих нравственных обязательств, устоев. Не было желания увидеть зарю свободы, вот этого у нас точно не было. У декабристов, возможно, и было.
Вера Лашкова
4Когда ты попадаешь в этот мир, в эту обойму, выйти оттуда почти невозможно. Только поступившись очень серьезными вещами. И это значит, что будущее уже предопределено.
Вячеслав Бахмин
5Мы считали, что должны выражать свое мнение и бороться за права человека. Мало кто в то время думал о том, как построить будущее. Мы решили, что будет свобода — и тогда все придет.
Павел Литвинов
6Слабые возмущения могут иметь гигантские последствия. Известный западный корреспондент, не помню кто, спросил Андрея Дмитриевича, ожидает ли он каких-то перемен в Советском Союзе. Подумав, А.Д. ответил: «В обозримое время не будет».— «Зачем же вы делаете то, что вы делаете?» — спросил корреспондент. «А что умеет интеллигенция? Только строить идеал. Пусть каждый делает что умеет». Потом он подумал и сказал: «Впрочем, крот истории роет незаметно».
Сергей Ковалев
7Еще в Физтехе, когда я стал об этом думать, я понял вещь, о которой тоже многие говорят: что если ты не будешь сам заниматься политикой, то она займется тобой все равно, она придет к тебе домой в нужный момент. И потом ты удивишься: а что случилось? А ты ничего не знал про это, ты этим не интересовался. Вот пока ты этим не интересуешься, ты можешь получить множество сюрпризов от власти, от политики. Поэтому имеет смысл интересоваться. Мы хотели, чтобы люди знали правду. Мы хотели, чтобы информация была разная, разнообразная, чтобы доступ к этой информации у людей был. То есть мы хотели, чтобы люди сознательно определяли свое поведение, свою жизнь, исходя из некоторой реальности, более-менее объективной, а не из какого-то одного источника.
Вячеслав Бахмин
8Вот я начал писать, скажем, «Технологию черного рынка» совсем не потому, что я хотел изменить систему. Я хотел — и меня это тревожило, мучило,— я хотел предъявить доминирующую тогда ложь, я хотел сказать, что это не так, как вы говорите, на самом деле это неправда — то, что вы говорите, а правда — вот это. Вот она, правда!
Лев Тимофеев
9Мы не занимались политикой, но, если можно так выразиться, «политика» нами занималась. А в СССР аполитичность и независимость, не говоря о сколько-нибудь вызывающем поведении, уже составляли преступление: «Кто не с нами, тот против нас». Подозреваю, что у человека есть какой-то ген конформизма — или, скорее, ген нонконформизма: бывает, что в одних и тех же семьях один сын охотно идет на компромиссы, а другой упрямится, да и сколько было в гражданских войнах подобных случаев, предсказанных еще в Евангелии... Так что, может быть, советский психиатр Снежневский со своим диагнозом «реформаторский бред», применявшимся против инакомыслящих, был не так уж неправ.
Михаил Мейлах
10Наш основной импульс был не переделать Россию, а просто не быть участником преступления. Не стать частью режима.
Владимир Буковский
11Диссидентское мышление — это «Я здесь и сейчас поступаю так-то. Почему я так поступаю? Простите меня, по Толстому, по Сартру и по всем экзистенциалистам — не могу иначе». Это чисто экзистенциальный поступок, исходящий из нравственного импульса, хоть и оформляемый как акт защиты права.
Александр Даниэль
12Надо сказать, что все люди, которые участвовали в общественном пробуждении, пытались что-то делать — кто практически пытался, а кто просто занять позицию: они вспомнили о том, что они люди и что человеческое достоинство — это не просто звук. Главное, что всех их объединяло,— это были люди, которым надоело бояться. Нетрудно было, поглядев по сторонам, понять, что так не должно быть. И только страх заставлял людей признавать, что все хорошо.
Сергей Ходорович
13Никакими соображениями целесообразности объяснить диссидентский образ действий и поведение невозможно. Они, в сущности, не надеялись помочь своими действиями тем, кого защищали (хотя всей душой желали этого). Они не собирались устраивать революций, свергать советскую власть (как бы внутренне к ней ни относились). И ясно понимали, что их поступки повлекут репрессии по отношению к ним самим. Но не могли вести себя иначе.
Леонард Терновский
14Я оказалась перед выбором: протестовать или промолчать. Для меня промолчать — значило присоединиться к одобрению действий, которых я не одобряю. Промолчать — значило для меня солгать.
Лариса Богораз
15Для политического положения в стране та или иная подпись могла не иметь никакого значения, но для самого подписавшего — стать своего рода катарсисом, разрывом с системой двойного мышления, в которой «советский человек» воспитывается с детства. Инакомыслящие сделали гениально простую вещь — в несвободной стране стали вести себя как свободные люди и тем самым менять моральную атмосферу и управляющую страной традицию.
Андрей Амальрик
16Я была нормальным человеком. Если судят моих друзей, то совершенно естественно, что я там была.
Елена Боннэр
17На всю жизнь хрестоматийным стало для меня стихотворное откровение первокурсницы филфака Иркутского университета, написанное в 1956 году. «Люблю свою страну. Это не фраза. Но как же совместить любовь мою с неверием, которое не сразу, но прочно заняло всю жизнь мою… Я с каждым днем угрюмее и злее. С каждым днем мое неверие становится прочнее моей любви. Я задыхаюсь в нем!» Открывая рот, рыбка не зевала вовсе. Она задыхалась от безверия, заполняющего душу.
Леонид Бородин
18Прежде всего — это форма преодоления политической безнравственности.
Григорий Померанц
19Атмосфера общественной несправедливости, хозяйственной бессмысленности, политической безнравственности, сопровождавшая нас всю нашу жизнь, в какой-то момент стала непереносимой. В насыщенный раствор бросают кристаллы, и происходит перенасыщение, начинается кристаллизация. Не было сил иронизировать и вздыхать, не было сил жить и работать, смотреть в глаза собственным детям. К тому же не было милой возможности укрыться в неведении и незнании — приходилось отдавать себе отчет в соучастии. Все равно это было благом — протест против несправедливости, защита слабого, обличение мерзости.
Феликс Светов
20После суда над Синявским и Даниэлем, с 1966 года, ни один акт произвола и насилия властей не прошел без публичного протеста, без отповеди. Это — драгоценная традиция, начало самоосвобождения людей от унизительного страха, от причастности к злу.
Анатолий Якобсон
Составила Ульяна Волохова
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram
Ссылка на источник: https://www.kommersant.ru/doc/6173370