Сон в рампу «Бури» Питера Брука и Роберта Уилсона на Шекспировском международном фестивале
На Шекспировском международном фестивале в румынской Крайове показали две «Бури» Шекспира: одну привез Национальный театр из Софии, другую — душеприказчики покойного Питера Брука, сохранившие его последний театральный эскиз. Эсфирь Штейнбок посмотрела обе версии.Шекспировский фестиваль в Крайове — одновременно и научная лаборатория, и международная панорама интерпретаций и фантазий на темы Шекспира, и развлечение для горожан (концерты, уличные представления, ряженые на ступеньках театра и т. д.). Но все равно невидимым жирным шрифтом в программе сияют имена великих режиссеров, чьи спектакли на сей раз в программе фестиваля образуют срифмованные пары. «Гамлет» Деклана Доннеллана (“Ъ” писал о нем 22 мая) перекликается с европейской премьерой нового «Гамлета» Робера Лепажа (“Ъ” еще напишет о нем). Вторую же пару образовали две «Бури» — Роберта Уилсона и уже два года как почившего Питера Брука.
Спектакль «Проект Буря» путешествует по миру как последняя работа легендарного режиссера. И хотя на афише стоят имена самого Питера Брука и его соратницы, помощницы, а ныне душеприказчицы Мари-Элен Этьен, на самом деле к этому спектаклю, превратившемуся в воспоминание, покойный Брук имеет лишь опосредованное отношение: он репетировал его уже «наощупь», практически перед самым уходом из жизни. «Буря» — скорее «вечер памяти», чем самостоятельный продукт, даже своего рода спиритический сеанс, во время которого в общих чертах воспроизводится абрис постановки, впервые осуществленной еще в 80-е годы. Сегодня это некогда прозрачное, элегантное и мудрое действо возят по миру как напоминание о режиссере-классике. Для тех, кто помнит живые спектакли Брука, «Проект Буря» ценен, скажем начистоту, лишь символически — как единственно возможная финальная встреча с классиком театра ХХ века. А какое впечатление спектакль-призрак производит на тех, кто таким способом встречается с Бруком и в первый, и в последний раз одновременно, сказать трудно. Если относиться к проекту как учебному пособию, то, наверное, в нем есть позитивный смысл.
Роберт Уилсон тоже всемирно признанный классик, он жив и здоров, да продлятся его дни, и трудно было бы бросить в него рецензионный камень, даже если бы, перешагнув 80-летний порог, он ездил по фестивалям просто как почетный гость. Но радость состоит в том, что его недавняя «Буря», поставленная в Софии и открывшая шекспировский форум в Крайове, оказалась чудо как хороша. Странно лишь осознавать, что только теперь, на закате, гениальный Боб взялся за волшебную пьесу Шекспира. «Буря» — последняя, прощальная шекспировская пьеса, и это всего лишь пятый Шекспир в долгой и насыщенной биографии Уилсона. Эта пьеса-сказка словно сама просится в руки режиссера-мага.
«И сном окружена вся наша маленькая жизнь..» — эти знаменитые слова волшебника Просперо в болгарской «Буре» подхватывает бесплотный Ариэль, хрупкая девушка с ангельскими крылышками и неизменной радостной улыбкой. И еще много раз повторяет их, пока очень-очень медленно плывет вдоль неизменного уилсоновского подсвеченного задника. А вслед за Ариэлем движется и маленький, наверное, как сама жизнь, холмик — единственная деталь пейзажа волшебного острова, которую мы видим на сцене.
Конечно, все театральное царство Уилсона и есть тот сказочный остров, сотканный из снов. «Буря», поставленная в Софии, прозрачна, лаконична, коротка (всего час двадцать), в ней ничего не нужно объяснять и ничего не нужно доказывать. Уилсон здесь как будто бы на отдыхе. Его «Буря» — словно воскресная прогулка кудесника, соразмерная силам и погоде,— но сколько же в ней грации, юмора и мягкости, благодаря которой знакомые всему миру буквы уилсоновского театрального «эсперанто» обретают очарование свежести. Мигающие, будто от нестабильного напряжения, лампочки; убыстряющийся парад-алле героев в прологе и объединяющая песня в финале; эксцентрика прыгающих световых переходов, благодаря которым объемные фигуры мгновенно становятся заостренными силуэтами; выхваченные лучами гримасы-маски ярко загримированных лиц и перемешанные голоса, срывающиеся на лай, мяуканье и еще на бог знает какие звуки,— как хорошо, что Уилсон умеет сделать так, чтобы его верным арсеналом приемов можно было заново наслаждаться. Разве что сцена собственно крушения корабля какая-то совсем непохожая на Уилсона — клубы белого дыма в темноте и слепящий свет театральных прожекторов в зрительный зал. Но длится сцена ровно столько, сколько нужно Ариэлю, чтобы в заданном ритме пройти по авансцене. Ритм — прежде всего.
В этой «Буре» сюжет творится скоро и мудро — хотя все главные персонажи драмы на месте. И попавшие в крушение на море враги Просперо, похожие на картонные игрушки, у которых конечности могут вертеться независимо друг от друга. И пара влюбленных, которым и не расстаться, и не соединиться — ведь все это сон. И клоуны-выпивохи, возомнившие себя правителями острова и получившие с театральных небес позолоченные символы власти, пусть и всего на минуту. И косматый Калибан — не гадкий урод, а писаный красавец, которому просто не дано выпрямиться (не все актеры абсолютно точны в уилсоновских «рамках», но вот Явор Вылканов — Калибан вполне может служить эталоном). И еще смешное женское трио (помните злых сестер в московских «Сказках Пушкина»? — здесь они не злодейки, но Уилсон любит сочинять такие забавные «компании»). И Ариэль, откуда-то сверху зачитывающий преступникам приговор. И сам Просперо в длинном балахоне и длинными же седыми волосами — не мститель и не повелитель, а уставший насмешник, дающий последнюю гастроль перед тем, как выбросить свою волшебную палочку и отправиться на покой. Уилсон ставит спектакль о прощении и примирении.
Впрочем, волшебная палочка самого режиссера работает по-прежнему безотказно. Хотя время все равно не обмануть. В конце спектакля все персонажи поют балладу Тома Уэйтса (тоже давнего спутника и соавтора Уилсона) «You are innocent when you dream» — «Ты невинен, пока мечтаешь». Ну или пока спишь, если вспомнить слова Просперо о составе наших маленьких жизней. «Мы поклялись быть вместе до того дня, когда умрем» — «until the day we diе», есть там и такие слова. Не подумайте плохого: это не спектакль-завещание, он совсем так не выглядит. У всех нас еще есть какое-то время, чтобы помечтать, а значит, по Уилсону, побыть безгрешными.
Ссылка на источник: https://www.kommersant.ru/doc/6729086